Галина Волчек: В нашей труппе нет клонированного пшена

Московский театр «Современник» был основан в 1956 году;  но официально о создании театра-студии было объявлено в 1958. Так что этот год у театра по полному праву можно считать юбилейным.

- Галина Борисовна, сегодня в Москве не так много осталось театров с названиями – тем более с названиями обязывающими. «Современник» - один из них. Скажите, а чьими современниками театр чувствует себя сейчас, на каких современников ориентируется?

- Нам повезло, что мы оказались востребованными поколением наших ровесников. Тем, кто не дал нам даже возможности разойтись в ту ночь, когда мы сыграли свой первый спектакль. Потом мы вырастали, вырастало поколение наших первых зрителей. «Современник»  взрослел,  появлялись новые зрители.

Когда во время гастролей в других странах люди с заплаканными глазами после  спектакля приносили пожелтевшие программки наших первых постановок, - вот тогда становилось понятно, насколько мощной и своевременной была идея создания «Современника». Нам повезло, и эту связь со зрителем мы не утратили на протяжении всех лет существования театра.

- Всегда ли за долгую историю «Современника» удавалось «соответствовать» своему зрителю, или бывали периоды, когда было необходимо искать новые пути, чтобы не потерять свою публику?

- Если театр живой – он ищет пути постоянно. Ведь жизнь за окном меняется иногда постепенно, иногда вдруг. А может случиться и по-другому: изменилась не жизнь, но зрительский взгляд. Поэтому театр должен иметь очень чуткое ухо и внимательно следить за тем, что происходит за окном.

Меняется все, даже понятие тишины, казалось бы, вечное и неизменное. Даже если сравнивать тишину 60-х годов, когда мы начинали, и сегодняшнюю, то это два совершенно разных понятия. Если сейчас прекратить говорить, отключить все телефоны, убрать все звуковые помехи, звук не исчезнет. Неоновый свет, множество волн и антенн, над нами, под нами. Не формулируемый звук. Они создают некий фон, который абсолютно не похож на ту тишину, которую вы можете услышать за городом или могли бы услышать много лет назад.

- А нужна ли сегодня тишина? Ведь сейчас режиссеры очень часто стараются заполнить звучанием каждый момент сценического времени. Может быть, театральная тишина изжила себя?

- Тишина нужна всегда. Знаете, когда меня как артистку спрашивали о самых дорогих моментах моего пребывания на сцене, я всегда отвечала только одно: та самая сладостная звенящая тишина, которая бывает в зрительном зале. Когда на сцене в паузе вы достигаете такой тишины, такого сосредоточенного внимания зрителя,  это и есть вершина того, что только может быть в театре.

- Вы говорите о своих самых сладостных моментах, а не жалко было с ними расставаться? Расставаться с тишиной сцены, расставаться с актерской профессией?

- Жалко, конечно, но еще жальче было бы потерять театр. Я ведь на тот момент была единственным действующим режиссером, так что выбор был однозначным. Но играть я до поры продолжала – в спектаклях других режиссеров. Это продолжалось, пока не пришлось заниматься еще и тем, чем, на мой взгляд, главный режиссер заниматься не должен. На меня тогда свалилось все: и административные, и хозяйственные дела, и многое другое.

- Сейчас в этом смысле стало легче?

- Намного! У нас новый менеджмент в театре. Так что теперь я надеюсь, что времени для собственных творческих дел у меня будет намного больше.

- Вы уже не первый год в рамках проекта «Опыты» работаете с молодыми режиссерами, давая им возможность пробовать себя сначала на малой, а потом и на основной сцене. Скажите, много времени молодежь отнимает?

Ну что значит отнимает? Это же моя воля, чтобы молодежь «отнимала» время. Скорее наоборот, это я иногда даже надоедаю им. У нас сейчас репетируют три молодых режиссера одновременно: Катя Половцева, Габриэлла Туминайте, Егор Перегудов. Я постоянно пытаюсь держать руку на пульсе.  

- А лично вам сейчас хотелось бы что-то поставить самой?

- Знаете, сейчас очень трудно с авторами и с названиями. Современная литература иногда дает образцы чего-то интересного. Искать мы пытаемся. Вот отозвался мой режиссерский организм на одну из последних пьес Николая Коляды, и я поставила спектакль «Заяц. Love story».  

Но мне непонятно, кто такой сегодняшний герой. Что это за человек? Какой герой сможет подвигнуть на то, чтобы ему сопереживать, за него болеть, сочувствовать? Или возмущаться им по-настоящему, а не формально. Многообразный, не плоско написанный, не конъюнктурный образец современного человека. Я не знаю, кто этот герой. Так же, как не знаю, к какому герою сегодня потянется зрительный зал. Не «полюбит» или «не полюбит», а будет соучаствовать его судьбе. Благодаря которому зритель забудет, что он в театре, и только какие-то театральные приемы иногда будут ему об этом напоминать. Я хочу удивлять зрителей не клоунадой и не «фишками».

- Но ведь всегда остается классика? Тем более, что в «Современнике» именно вы первой взялись за классику – «Обыкновенную историю», показав, что современное – это не всегда лишь новейшая драматургия.

Найти путь к постановке классики очень сложно. Зритель приходит в театр не для того, чтобы поразмышлять над историей, случившейся два-три столетия назад. Он хочет получить ответы на вопросы, которые волнуют его сегодня. При этом очень важно не обворовать автора. Нужен особенный путь. Я видела этот путь, когда ставила «Обыкновенную историю», «На дне», или не так давно – «Три товарища». Они, кстати, невероятно востребованы сегодня. По спросу у нас это чуть ли не самый первый спектакль. Я  недавно его пересмотрела и удивилась, до какой степени он современен. К счастью для театра и, к сожалению, для жизни.

- Вы часто пересматриваете свои спектакли?

- Да, часто. Пытаюсь что-то менять. Вводами тоже чаще всего сама занимаюсь.

- А когда приступаете к новой постановке, то ориентируетесь на будущий зрительский спрос?

- Так неправильно ставить вопрос. Безусловно, мы учитываем все. Но сказать, что мы ориентируемся только на разного рода рейтинги, было бы неправильно.

- К вопросу о рейтингах. А как вы тогда относитесь к многочисленным театральным фестивалям, ведь в них все как раз на рейтингах и завязано?

- Никак не отношусь. Хорошо, когда фестивали есть, но очень часто они превращаются в «мафиозные» дела тех, кто эти фестивали делает. Их итоги всегда очень субъективны – даже, можно сказать, порой нечестны, поэтому я никогда не принимала участия ни в одном из них. Даже в свое время отказалась получать премию Станиславского, которого не просто ценю и чту, но обожаю и считаю гением на все времена. А отказалась, потому что не хотела брать премию из рук людей, которым не верю.

- Так относитесь только к своим спектаклям или всем постановкам «Современника»?

- Сейчас - только к своим. Когда меня недавно эксперты «Сезона Станиславского» попросили, чтобы «Современник» дал на фестиваль спектакль молодого режиссера, то я подумала: в конце концов, почему я буду запрещать, это надо не мне, а молодым, так что пускай… Единственное, что я сделала, это написала экспертам: «Я надеюсь, что вы будете более честны, чем в прежние времена».

Или вот упросили, умолили дать спектакль «Враги. История любви» на «Золотую маску», ну и что? Я знала, что в итоге ничего не дадут. Премию дали артистам, которые, даже в сравнение не могут идти с тем, что делают в этом спектакле Чулпан Хаматова, Женя Симонова, Сергей Юшкевич и Алена Бабенко…

Так что как мне к этому относиться? Я их не замечаю. Как и они нас. Я максималистка - или все, или ничего. Вот с фестивальными людьми у меня сложилось «ничего» - ни вам, ни мне.

- Совсем недавно министр культуры сообщил, что по просьбе профсоюзов и СТД все творческие работники, в том числе и актеры, будут раз в пять лет проходить аттестацию на профпригодность. Вам кажется такое начинание интересным?

- Я хочу до этого дожить и посмотреть, кто будет ставить артистам эти оценки. Грубо говоря, кто будет экспертами? Какие представители так называемой «новой драмы» или так называемого «актуального искусства» будут решать все эти вопросы.

- Но ведь что-то подобное существовало в первые годы жизни «Современника» - вы в конце каждого сезона оценивали работу каждого из актеров. Разве это не то же самое?

- Это был совершенно другой принцип. Мы жили очень тесно – все вместе, близко друг другу. Мы были свои, знали друг друга наизусть. А здесь со стороны придут «шесть экспертов», которые раздают премии, и будут решать, кто к чему пригоден? На мой взгляд, все это очень плохо пахнет.

- А сегодня подобная «теснота» внутри театра возможна?

- То, что мы проживали тогда, безусловно, было принадлежностью студии. Тогда мы все были равны. Потом все изменилось. И я считаю, что величие Ефремова, помимо всего прочего, и в том, что в 1964 году во время саратовских гастролей он нашел смелость и силы сказать: «Мы – театр. Мы не имеем права и дальше называться студией». И он снял из названия слово «студия», мы стали просто Театром «Современник». Ефремов считал, что это стало нечестно. Ушла та общность, ушла игра в «третьего лишнего», когда мы имели смелость объявлять кого-то лучшим артистом, а другого огорошивать тем, что для него этот сезон был проигрышным. Тогда это казалось естественным. Но всему свое время.

- Впоследствии вам не хотелось вновь создать студию, вернуться к этой студийности?

- Это невозможно. Когда, например, Табаков собрал свою студию и создал «Табакерку», то это была лишь попытка. То, что он сделал, вызывает огромнейшее уважение, но времена были уже другие.

- Как вы думаете, Галина Борисовна, в реалиях сегодняшнего дня возможно появление нового театра, по своему резонансу подобного тому, что некогда имел только возникший «Современник»?

- Не знаю. Думаю, что и сейчас это возможно. Но сегодня все находятся под диктатом «модельеров от театра» - тех, кто насаждает моду и формулирует всяческие законы. С другой стороны, сегодня почти у каждого театра есть свой зритель, который жарко принимает и борется за то, что  делает его любимый театр.

- Но сегодня, как вы сами сказали, у каждого театра свои поклонники, «Современник» же любили буквально все. Даже те, кто прежде театром не интересовался…

- Просто мы были первым подобным театром и смогли выдержать конкуренцию со многими. Слава богу, никто нас не стер с лица земли. Как ни старались. Позднее появилась «Таганка», потому театр Эфроса, Ленком, но нас никто не умертвил. Нам  и сейчас хватает зрительского внимания любви и верности.

- Когда-то Олег Ефремов объяснял то, что вы не пошли вслед за ним во МХАТ тем, что вы на генетическом уровне верны идее «Современника». Вы могли бы попробовать эту идею сформулировать?

- Люди веками мучаются, чтобы найти выражение понятиям «любовь», «счастье»… Идея «Современника» из этого же ряда. Трудно сказать в двух словах. Не возьмусь за это.

- Тем не менее эта «идея» существует, раз, несмотря на многих приглашенных режиссеров, лицо театра остается узнаваемым. Наверняка очень многие хотели бы ставить спектакли у вас, а чем вы руководствуетесь, когда принимаете режиссера или отказываете ему?

- А чем вы руководствуетесь, когда заинтересовываетесь каким-то человеком, чтобы соединить с ним жизнь? Как это можно сформулировать? Я думаю, всем сразу. Ты просто чувствуешь - твое это или не твое. Здесь и интуиция режиссерская, и знание человеческой психологии, и интерес к человеку вообще.

- Вам как художественному руководителю интереснее «открывать» актеров или режиссеров?

- Режиссеров, конечно. Возможно, потому что режиссеры это более «редкий товар». Их труднее открыть. Самые удачные из этих моих открытий – Валерий Фокин, Иосиф Райхельгауз, Михаил Али-Хусейн. Конечно, и последние ребята, результат наших «Опытов» – Егор Перегудов и Катя Половцева. Кирилл Вытоптов тоже, мне кажется, может быть  таким режиссером, который будет нужен и интересен «Современнику».

- А актеры вас часто удивляют? Случается, что ваши актеры превосходят ваши ожидания и даже веру в них?

- Да, бывает так, что актер делает такое, чего от него не ожидаешь, даже любя его и веря в него. К примеру, то, что Евстигнеев делал в репетиции «На дне», было временами выше того, о чем я его просила. То же самое – только выше. Такое бывало и с Мариной Нееловой, и с Чулпан Хаматовой, и с Таней Лавровой, и с Леной Яковлевой, с Гафтом, с Квашой… С очень многими…

- За столько лет, проведенных на посту главного режиссера, что было самым тяжелым опытом?

Самым трудным в моей жизни было научиться говорить «нет». Для главного режиссера, для художественного руководителя это необходимо, но было невероятно сложно. В ситуации, когда я со многими училась, когда я была для них Галей, а не Галиной Борисовной, я научилась говорить «нет». Что касается бытовой жизни, я помогала людям во всем, в чем было возможно, но когда дело касалось театра – нет.

- Вас расстраивает возрастающий непрофессионализм молодых актеров, многие из которых идут в театральные училища в надежде на светлую и прекрасную жизнь сериальной звезды?

Их сейчас развелось немало… Не так давно я была на одном кинофестивале. Как дисциплинированный председатель жюри, я смотрела все, что было положено, и после просмотра всех фильмов пришла с опухшей головой в какое-то кафе. Села, оглянулась. Вокруг бегали девочки: все такие хорошенькие, беленькие, складненькие, одна на другую похожие… И я подумала: «Они похожи на клонированное пшено».

Не могу не похвастаться тем, что в нашей молодой труппе этого «пшена» нет. Может быть, потому, что я никогда не беру «впрок»: они все много играют, и значительные роли. Я с удовольствием наблюдаю, как они меняются в театре, вырастая в серьезных артистов.

- А своих актеров вы в сериалы спокойно отпускаете или пытаетесь запрещать сниматься?

- Запрещать – абсолютно бесполезно. И невозможно. Просто есть люди, которые сами понимают, что они могут потерять свою главную профессию – артиста театра – и превратиться только в кинодиву, а это крайне обедняет артиста, каким бы хорошим он ни был. А есть такие,  которых не убедишь. Они занимаются демагогией, рассказывают о том, как они любят театр, как они не могут без него жить, но обитают при этом на съемочной площадке.

- Уже в следующем сезоне «Современник» закрывают на долгий ремонт – вам страшно?

- Очень страшно. Страшнее всего за своего зрителя. Нас, конечно, трудно испугать, потому что мы через все прошли – мы начинали с кочевой жизни. Но растерять такого зрителя, как наш, было бы очень обидно. Особенно учитывая все сложности нашей нынешней жизни. Но наше московское руководство в лице Сергея Капкова все понимает и хочет помочь «Современнику» не потерять свой бренд.

- Галина Борисовна, последний вопрос – традиционный для «Вечерки». Вы – коренная москвичка – любите сегодняшнюю Москву? Она для вас удобна?

- Для меня – да. Я люблю свой город, мне в нем очень хорошо. Если захочется погулять по старой Москве, то я найду такие уголки в городе. Мне очень приятно и радостно видеть то, что удалось сегодня сделать из старого запущенного парка Горького. Если я  вижу на Красной площади не только сумрачных людей, стоящих в длинных пальто руки в карманах по углам ГУМа и остро наблюдающих за тем, кто и куда вошел, а вижу надписи «Cristian Dior», всякие бутики и прочее – мне это приятно. Когда-то, много лет назад, я после долгого отсутствия вернулась из Штатов и увидела светлую и яркую Москву. Для москвичей, которые не уезжали, все изменения произошли постепенно. Я же уезжала из темной Москвы, а вернулась в подобие Тайм-сквер. И тогда я была невероятно горда тем, что моя Москва – такая.